Не лучше, не выше, не быстрее. Низкая производительность труда в России: кто виноват и что делать?

Рецессия, низкие зарплаты, нарастающее отставание от мировых лидеров — низкая производительность труда очень дорого обходится нашей стране.

«Ключевым резервом развития экономики», который нам так и не удается задействовать, назвал производительность труда Владимир Путин пять лет назад. Двумя годами ранее, в 2012 году, в своих майских указах президент поставил задачу увеличить этот показатель в 1,5 раза. Выполнить наказ так и не удалось. Показатель вырос слегка, и то лишь по российским методикам подсчета. Вот в нулевые годы производительность росла — в среднем на 5,7%, однако, резко упав после кризиса, она так и не восстановилась. Лишь в последние пару лет можно видеть небольшое оживление — в пределах 2%.

И вот новые цели: выйти к 2024 году на рост производительности труда на средних и крупных предприятиях несырьевых отраслей по 5% в год. Отвечать за выполнение цели будут министр экономического развития Максим Орешкин и министр финансов Антон Силуанов, которые назначены, соответственно, руководителем и куратором нацпроекта «Производительность труда и поддержка населения».

К сожалению, есть опасения, что мечта останется мечтой и в этот раз. Почему? Для ответа на этот вопрос надо сначала понять, где мы оказались и как мы туда попали.

Наше место в мире

В начале апреля Росстат опубликовал статистику, рассчитанную по новой методологии, и она оказалась куда приятнее. Если согласно данным на конец 2018 года производительность труда в России падала в 2015—2016 годах, то по новым подсчетам уже в 2016 году она перешла к росту, а в 2017-м росла быстрее, чем считали раньше.

Рост производительности труда, % к предыдущему году

Международные статистические службы менее оптимистичны. В феврале Организация экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) опубликовала данные по производительности труда за 2017 год. В России она составила 26,5 доллара в час (в текущих ценах, по паритету покупательной способности). В ОЭСР тоже отметили повышение по сравнению с 2016 годом, но это был лишь первый год роста (показатель 2015 и 2016 года — 24,7 доллара).

Тут важно другое: производительность труда в России оказалась почти в четыре раза ниже, чем в Ирландии, и без малого в три раза ниже, чем в Германии и США. Россию опережают даже бывшие прибалтийские республики — все три.

А в середине октября ОЭСР выпустила новое исследование, посвященное конкурентоспособности экономики различных стран. Конечно, это куда более обширный показатель, чем производительность труда, затрагивающий все сферы жизни — от состояния здравоохранения до прозрачности распределения бюджетных средств, — но так или иначе он тоже отражает эффективность экономики той или иной страны и возможность эффективного труда ее граждан.

В рейтинге конкурентоспособности Россия заняла 43-е место из 141. Это то же место, что и в прошлом году. Правда, положения по индикаторам, из которых складывается итоговое место, изменились: что-то в лучшую, а что-то в худшую сторону. В пятерку лидеров вошли Сингапур, США, Гонконг, Нидерланды и Швейцария. Россия же заняла одно из лидирующих мест по состоянию инфляции и размеру государственного долга. Плохи наши дела с точки зрения здоровья населения — 97-е место в мире, открытости торговли — 116-е место, стабильности финансовой системы — 120-е место.

Чтобы понять, как можно исправить это грустное положение, надо ответить на вопрос, почему же в России сложилась низкая производительность труда. Причин для этого довольно много. Некоторые из них очевидны, а другие вовсе не лежат на поверхности.

Кто виноват?

Начать, конечно, стоит с самой известной причины — это устаревшее оборудование. По данным директора Центра конъюнктурных исследований НИУ ВШЭ Георгия Остапковича, износ оборудования в российской промышленности, здравоохранении и транспортной сфере составляет до 50%. Руководитель Федеральной службы по экологическому, технологическому и атомному надзору (Ростехнадзор) Алексей Алешин в октябре заметил, что износ основных фондов в электроэнергетике составляет более 70%.

«Даже новые для российских компаний станки и оборудование — не новинка для таких передовых стран, как Германия и Япония, — говорит управляющий партнер Exante Алексей Кириенко. — Более того, обновленное оборудование встраивается в устаревший технологический процесс, требующий большого количества ручного труда».

Эта причина стала отчасти следствием другой — отсутствия конкуренции в силу высокой доли государства в экономике и высокого уровня коррупции. «Госкомпании обычно куда менее эффективны, нежели частный бизнес, по большинству параметров, особенно по части производительности труда, — рассказывает начальник отдела инвестидей «БКС Брокер» Нарек Авакян. — Сейчас доля государства в ВВП достигает 48%, по итогам нынешнего года не исключаю, что и вовсе превысит 50%, а влияние государства на экономику в целом — около 80%. Безусловно, такая ситуация крайне нездоровая и серьезно демотивирует как самих занятых в экономике эффективнее трудиться, так и руководителей соответствующих структур добиваться роста производительности. А из-за высокой коррупции даже те крупные компании, которые еще остаются частными, вынуждены платить коррупционный налог, чтобы вести бизнес».

К сожалению, текущая экономическая политика государства во многом направлена на то, чтобы, скорее, снижать производительность труда, говорят эксперты. «Повышение НДС — это удар прежде всего по производственным, высокотехнологичным отраслям, — считает аналитик управления операций на российском фондовом рынке ИК «Фридом Финанс» Александр Осин. — При этом, согласно комментариям представителей российского бизнеса, ужесточился контроль за сбором налогов и, в частности, ухудшились возможности по возврату того же НДС».

И дело не только в НДС. «В целом, несмотря на приблизительную сравнимость уровня налоговой нагрузки по отношению, например, к ВВП, в РФ и на Западе, в России налоговая нагрузка в очень существенной мере смещена с потребительского сектора на сектор производства, — отмечает Александр Осин. — Даже если значительная часть этой нагрузки формируется в ТЭК и добыче, это не значит, что остальное производство не чувствует ее, налоговое давление транслируется в повышенный уровень цен на внутреннем сырьевом рынке».

Параллельно с увеличением НДС повышение пенсионного возраста с точки зрения средне- и долгосрочного периода дестимулирует экономику вкладываться в высокие технологии в условиях дешевизны рабочей силы. «На Западе труд дорог, поэтому бизнесу выгодно вкладываться в высокие технологии, — полагает Осин. — Пенсионная реформа толкает экономику РФ в противоположном направлении».

На Западе труд дорог, поэтому бизнесу выгодно вкладываться в высокие технологии. Пенсионная реформа толкает экономику РФ в противоположном направлении.

Есть еще одно существенное отличие российской экономики от экономики стран с высокой производительностью труда, обращает внимание Осин. Это уровень монетизации, то есть обеспеченность экономики деньгами. Определяется монетизация как отношение денежной массы (агрегат М2 — наличные деньги, чеки, вклады до востребования и денежные вклады предприятий и населения в банках) к ВВП.

«В России этот показатель равен 0,44, а для Европейского монетарного союза, который приводят как пример высокопроизводительной экономики, — 3,62», — говорит Александр Осин. «В России с точки зрения монетизации экономики справедливая инфляция — 12%, — продолжает эксперт. — Эта ситуация сохраняется в России десятилетиями и является причиной гиперинфляционных шоков. На мой взгляд, при ухудшении макроэкономической конъюнктуры есть риски резкого ускорения инфляции и ее движения к целевому уровню в 12%. Наличие такого риска играет роль сдерживающего фактора для роста производства, для которого высокая инфляция — это аналог дополнительного и очень существенного налога. Отрасли высокого передела, для которых характерна низкая рентабельность, просто не выживают в таких условиях».

Человеческий фактор

Но было бы несправедливо всю ответственность перекладывать на плечи государства. В низкой производительности труда повинны и сами россияне. Тут есть два аспекта.

Первый — это профессиональная подготовка. Наш народ действительно умный и талантливый. Достаточно посмотреть на международные профессиональные конкурсы в самых разных отраслях — от токарного дела до программирования, — где россияне постоянно занимают высокие места. Но конкурс заканчивается, и тот же токарь возвращается работать за устаревший станок...

«Также стоит учитывать тот факт, что производительность труда россиян в различных отраслях значительно различается, — рассуждает управляющий партнер Rebridge Capital Сурен Айрапетян. — К примеру, владение искусством предпринимательства среди наших соотечественников куда хуже, чем мастерство токарного дела. То есть те отрасли, которые уже несколько поколений стабильно приносят пусть и небольшой, но доход, демонстрируют нормальные показатели. А вот ранее не пользовавшиеся интересом или вовсе инновационные и высокотехнологичные — наоборот».

Россияне медленно меняются, говорит Айрапетян. «Следствием этого становится критически низкая производительность труда в тех отраслях, которые в XXI веке двигают экономику наиболее динамично, ведут к технологическим прорывам и оживлению покупательной способности», — полагает он.

У нас критически низкая производительность труда в тех отраслях, которые в XXI веке двигают экономику наиболее динамично.

Причем формально Россия остается в числе стран с высоким уровнем образования. Но пользы от этого для экономики мало. «В России ценятся традиционно не знания, а дипломы, — говорит Сурен Айрапетян. — Именно это приводит к тому, что для кандидата на должность секретаря обязательным требованием может быть наличие двух высших образований. При этом реальных прикладных знаний нет. Качество образования во многих вузах преступно упало. Также знания в вузах все еще даются сугубо теоретические, а XXI век — век практического применения наук». В итоге людей с высшим образованием в стране на 30% больше, чем необходимо при действующей экономике, а параллельно существует большой дефицит рабочих профессий, говорит партнер практики стратегии и операционной эффективности Althaus Group Герман Шеховцев.

К сожалению, в низкой производительности труда повинен и наш менталитет. «Безусловно, есть, в частности, культурный и исторический контексты, которые могут влиять на эффективность работы, — поясняет гендиректор агентства делового туризма «Аэроклуб» Юлия Липатова. — В России это, конечно, советское наследие, из-за которого у значительной части населения пропала внутренняя связь не только с правами индивидуума, но и с личной ответственностью за общий результат. В Европе члены общества ощущают на себе не только блага, которые «даруются им государством», но и общую ответственность за то, в каком обществе они хотят жить и что готовы для этого делать».

Как это проявляется на уровне сотрудника, рассказывает гендиректор агентства PR Partner Инна Анисимова. «В США в агентстве LEWIS каждый сотрудник в течение года не менее 50 часов обучается, — рассказывает Анисимова. — Как результат, один из этих сотрудников ведет восемь клиентов (каждый приносит от 10 тысяч до 20 тысяч долларов в месяц), так как оптимизировал свою работу. Но если в США такие сотрудники норма, то в России это может восприниматься не как прекрасный способ повышения своей зарплаты, а как ненужная нагрузка. Поэтому в тот же час работы человек делает меньше на 20—80%. Отчасти потому, что люди не понимают технологию работы, отчасти потому, что не хотят расти».

О том, что у сотрудника может отсутствовать желание пройти дополнительное обучение по профессии внутри компании или за ее пределами, говорит и HR-директор компании TalentTech Яна Савченко. Однако тут надо учитывать такой момент. Для российского человека характерен полный рекрутерский нигилизм, считает Сурен Айрапетян. «Нет веры в системный подход к трудоустройству, нет веры в то, что рост компетенций и знаний приведет к росту заработной платы, — говорит он. — В результате подавляющее большинство сотрудников не занимаются личностным развитием, не стремятся выполнять обязанности эффективно и быстро. В России эффективность труда не пользуется интересом у подавляющего большинства людей. Никто не верит в справедливость работодателя и его ответственность».

Впрочем, вместо саморазвития есть другой путь, и мы им успешно идем. «Низкую производительность в нашей стране научились сглаживать огромным объемом переработок и увеличением количества рабочих часов, — напоминает гендиректор МФК «Экофинанс» Леонид Дуленков. — По количеству рабочих часов в год на одного работника Россия — на четвертом месте в мире».

Как это можно исправить?

Правительство рассчитывает за следующие пять лет увеличить производительность труда на 27%, выйдя к 2024 году на ее ежегодный рост в 5%.

С этой целью в уходящем году был утвержден национальный проект «Производительность труда и поддержка занятости», рассчитанный до 2024 года. Расходы на его реализацию составят 52,1 млрд рублей (основная часть, 45,7 млрд, пойдет из федерального бюджета). В его рамках созданы и будут создаваться федеральный и региональные центры компетенций. Основная мера поддержки — бесплатный консалтинг (например, в сфере бережливого производства или системы мотивации). Кроме того, предполагается возможность получить кредит на технологическую модернизацию или же налоговые льготы для стимулирования роста производительности. Сейчас в проекте участвует почти половина российских регионов и около 500 предприятий. У 58% из них уже отмечен рост производительности труда на 10% и выше.

Но достаточно ли будет всех этих мер? Есть риск, что нет. По мнению Нарека Авакяна, для качественного роста производительности труда необходимо все же сократить долю государства хотя бы до 30%, снизить коррумпированность государственной системы, улучшить институциональную среду, и таким образом частный сектор сам будет наращивать свою эффективность. Не менее внушительный список изменений предлагает Александр Осин: докапитализация банков, ремонетизация экономики, сокращение налоговой нагрузки — прежде всего это касается НДС, отмена повышения пенсионного возраста, усиление регулирования валютного рынка, реформирование системы стабфондов, развитие системы государственного долгосрочного планирования. «То есть политика регуляторов должна быть изменена диаметрально», — уточняет эксперт. Однако сигналов, что модернизация пойдет по одному из этих путей, пока не поступает.

Значит ли это, что желаемых 5% ежегодного роста мы не увидим? Вполне вероятно. Но выход есть всегда: обновив методику расчета, Росстат предупредил в апреле, что пересчет данных касался лишь 2015—2017 годов и, как следствие, эти данные оказались несопоставимы с более ранними. Росстат обещал опубликовать пересчет данных по производительности труда с 2011 года в апреле 2020 года. Если все подсчитать нужным образом, то может оказаться, что майские указы президента от 2012 года выполнены. А там при правильном подходе к делу можно и текущую производительность труда нарастить. Было бы желание.

Автор: Милена Бахвалова